Что пытался перенести в российские реалии Николай Гоголь: «Божественную комедию» или «Одиссею»?
В воскресенье 17 января в ВОУНБ им. М. Горького пройдет очередная лекция доцента ВолГУ Сергея Калашникова из цикла «ЛИТЕРА-TERRA»: «Мертвые души» как русская «Одиссея». В чем, на его взгляд, основная идея данного произведения и чем она отличается от общепринятой трактовки, Сергей Борисович рассказал «ИНТЕРу».
— В этом цикле мы ведем речь о книгах школьной программы, — начал разговор Сергей Калашников. — На чем обычно акцентируют внимание, рассматривая «Мертвые души» в школе? На том, что это сатирическое произведение, где показаны глупые, жадные, нехорошие помещики, почти потерявшие свой человеческий облик. Из содержания произведения делается вывод о том, как грустна и печальна жизнь в современной автору России. Также очень распространена концепция кн. Петра Вяземского, что «Мертвые души» — это русская «Божественная комедия». Но если отследить, что писал сам Николай Васильевич в переписке, о чем говорил в беседах в друзьями, то можно увидеть, что он в тот момент был увлечен совсем другим произведением — «Одиссеей» Гомера. Гоголь всерьез задумывал создать грандиозный русский эпос, некий эквивалент гомеровской «Одиссеи», где главный герой, Павел Иванович Чичиков, уподобляется хитроумному внуку Гермеса, осуществляющему грандиозное путешествие.
Последняя концепция не очень прижилась в советское время, хотя в книге Гоголя можно провести даже параллели с отдельными героями гомеровского эпоса. Например, Коробочка — это Цирцея, с ее сугубо материальным, низменным началом и связью с образом свиньи (в свиней Цирцея превратила спутников Одиссея, а первое, что видит из окна комнаты проснувшийся у Коробочки Чичиков — свиней, разгуливающих по двору). Собакевич со своей любовью ко всему гигантскому, безусловно, Циклоп; Ноздрева можно соотнести с Эолом, богом ветров, который отличается невероятной подвижностью и внезапной сменой настроения. Более того, есть известный труд Андрея Белого «Мастерство Гоголя», в котором автору удалось выяснить, что целые фрагменты «Мертвых душ» написаны древнегреческими эпическими размерами — гекзаметром и пентаметром.
Если же говорить о «Божественной комедии», то с ней бессмертное произведение Гоголя роднит, конечно, идея восхождения и перерождения героя, в «холодном существовании которого, — как писал Гоголь, — заключено то, что потом повергнет в прах на колени человека пред мудростью небес». Важно понять, вследствие чего это могло произойти. Есть предположение, что Чичикова должны были оклеветать, он из-за этого мог попасть в тюрьму, а в результате всех этих испытаний из мелкого афериста превратиться чуть ли не в новоявленного святого.
Самое интересное, что «Божественная комедия» — это своеобразная «Одиссея», и главный герой древнегреческого эпоса там также фигурирует. Но если «Одиссея» — путешествие по поверхности земли, то «Божественная комедия» — путь по вертикали, движение от плотской материальности к небесной родине человеческой души.
Все эти взаимосвязи между тремя великими произведениями мировой литературы я и постараюсь отследить.