В минувшие выходные силы ополчения Донецкой народной республики оставили Славянск. Город, которому прочили судьбу второго Сталинграда, в итоге оказался Брестской крепостью. Однако бесспорно то, что именно он стал главным символом борьбы с киевской властью на юго-востоке Украины.
Корреспондент «ИНТЕРа» Анастасия Франтасова в ходе командировки на границу с Украиной познакомилась с одним из ополченцев Славянска, на глазах которого разворачивались все основные события движения сопротивления в этом уголке Новороссии. Он покинул осажденный город за неделю до того, как Славянск оставили силы ополчения и приехал в Россию, где его ждала семья. Разговаривать с журналистом согласился на условии анонимности.
Почему Славянск
…Мы ехали ночью через сверкающий мещанский Ростов, и я думала: если после всего увиденного лишь на границе мне кажется немного странной бьющая через край жизнь столицы Юга России, то что испытывает сидящий рядом мужчина, ведь после Славянска его коробило даже происходящее в Донецке? Однако спросить об этом у ополченца, которого мы забрали с пограничного перехода Матвеев Курган — Успенка, не представлялось возможным: слишком безразличным ко всему происходящему он казался в тот момент. Через несколько дней я встретилась с абсолютно другим человеком. Вот что делает с людьми война и вот что делает мир.
— Почему именно Славянск? Почему Игорь Стрелков (министр обороны Донецкой народной республики. — Авт.) выбрал именно ваш город?
— Я так понимаю, Славянск один из немногих населенных пунктов Донбасса, где на тот момент жители были готовы дать отпор ставленникам незаконных киевских властей. Сама идея об этом возникла недели за три до захвата горотдела. Тогда по городу пошел слух, что будут формироваться дружины, дабы «правый сектор» не зашел в Славянск, не мог творить здесь свои бесчинства. Нас собрал будущий народный мэр Вячеслав Пономарев. Народу было не очень много, около двухсот человек. И половина сразу отсеялась. Затем, когда в Донецке произошел захват ОГА( областной госадминистрации — Авт.), я сам проявил инициативу, собрал друзей, мы договорились ехать в областной центр на помощь. Однако со мной связались казаки, сообщили, что мы поедем в Донецк организованно. Но с утра приехал Стрелков, и оказалось, что мы идем захватывать горотдел милиции Славянска. Так все и началось.
По словам моего собеседника, с Игорем Стрелковым пришел небольшой отряд, лично он видел не больше тридцати человек.
— Я сам шел захватывать горотдел милиции без оружия, — продолжает он свой рассказ. — В Славянске меня послали в боевое подразделение. Сказали: «Оружие добудешь в бою». Там мы собственно и взяли основное вооружение: автоматы Калашникова, пистолеты. После этого провели два дня в горотделе, а потом нас стали распределять по участкам — строить баррикады, чтобы блокировать Славянск от нападения фашистов. Я стоял на Черевковке, как раз возле мостов, которые на днях взорвали. Одно время был старшим на блокпосту, потом, когда уже начались серьезные боевые действия, нас начали бомбить, меня сменили.
Никто не хотел воевать?
Война на юго-востоке могла начаться гораздо раньше, если бы не титанические усилия простых людей с обеих сторон.
— Мы пытались договориться с солдатами, которых бросили в Славянск и Краматорск на подавление волнений. Армия — не нацгвардия, не «правый сектор» — категорически не хотела с нами воевать. Например, мой товарищ, который не состоял в ополчении, выезжал блокировать передвижение военной техники. Сначала эта тактика приносила свои плоды. Так вот солдаты говорили населению: «Вы главное стойте, не пропускайте нас, чтобы мы не могли продвинуться дальше». Экипажи первых шести бэтээров, перешедшие на нашу сторону, когда заехали в Славянск, реально рыдали. У них не было информации, им говорили, что в Славянске только террористы. А их там с цветами встретили женщины и дети. Солдаты и по сей день не хотят воевать, многие переходят на нашу сторону.
Однако руководство так называемой антитеррористической операции (АТО) не могло устроить подобное братание. Поэтому непосредственно в столкновения с ополчением стали вступать части национальной гвардии, батальоны, сформированные на деньги олигархов. А затем мирные кварталы городов юго-востока вообще стали закидывать бомбами.
Ситуация особенно обострилась в конце мая — начале июня. Тогда боевые действия в Славянске стали вести не от случая к случаю, а постоянно. Массово начали страдать мирные жители. Именно тогда из Славянска регулярно пошли автобусы с беженцами.
— В сторону Донецка автобусы выпускали вообще без проблем. Но там стоял блокпост именно армии. А вот на блокпосту в сторону Харькова расположились нацисты. Они, насколько я знаю, всех беженцев отвозили в Изюм. Мужчин полностью обыскивали, раздевали догола, фотографировали лица, как в милиции, — профиль, фас, снимали отпечатки пальцев. Я не знаю, зачем это делалось… Потом отпускали. В принципе беженцев выпускали до последнего. Только обстреливали периодически.
Я бы хотел рассказать такой случай. Это реальность. Произошло с моими соседями. Обычные люди, никакого отношения к ополчению они не имели. Занимались тем, что выращивали рассаду, продавали. Однажды поехали в соседний поселок Александровку. На обратном пути попали в бой, находились со стороны украинской армии. Бой прошел (соседка потом мне рассказывала, что они своих раненых и мертвых в одну кучу покидали, не глядя, живой-не живой, всех увезли), к ним подошли и проверили документы. Муж-то был украинец, а у супруги имелся русский паспорт, она российская гражданка. После чего их на вертолете в сопровождении военных отправили в Изюм, в Изюме пришли люди в черной форме (представители «правого сектора» или нацгвардиии) и отвезли в лес, на свою базу. Там их посадили друг напротив друга и мужа начали пытать. Жгли под ногтями — у него опалены все руки, проломили голову, попереломали ребра. Его пытали, а ей задавали вопросы. Обвиняли в том, что они русские шпионы. И потом полумертвых вывезли из Изюма, выкинули на трассу. Им повезло, что остались живы.
Смерть по наводке
Переломным моментом для моего собеседника стала смерть в Славянске пятилетней девочки. Находящиеся рядом мужчины-ополченцы все остались живы, а ребенок погиб.
— У нас в Славянске есть так называемый купеческий дом. Точнее был. Это здание отдали ополчению под мини-штаб, там размещалось мое подразделение. Это уже произошло, когда Славянск остался без воды и света. А у нас там был генератор и вода из колодца. Гражданские люди приходили заряжать телефоны и набирать воду. В ополчении состояла девушка: ее муж тоже воевал, а она готовила нам еду. С собой она привела своих деток — мальчика и девочку, так как в их жилище попал снаряд.
Продлилось все это недолго, где-то неделю мы находились в купеческом доме. Кто-то навел… Как раз когда гражданские люди пришли за водой, началась бомбежка.
— Вы думаете, кто-то сообщил, что там находятся большие силы ополчения?
— Я не думаю, я уверен в этом на 100%. Все три снаряда легли точно: один на выход, два в дом. Они, видимо, хотели дверь блокировать, чтобы в здании все заживо сгорели. Женщину одну ранило. А девочка после первого выстрела выбежала из полуподвального помещения с криком «Мама!». Ее накрыло осколками… Ее нельзя было спасти.
И это только один из случаев. Таких ситуаций, когда гибли дети, было много. Ты блокируешь эти мысли, не имеешь права об этом думать. Потому что и так невозможно тяжело. Спать ты не можешь, подскакиваешь через каждый час. Тебе снится, что бой идет, что тебя бомбят.
Но ситуация с тем ребенком стала последней каплей. Мне сказали, чтобы я отдохнул, подлечился. У меня там фактически не осталось ни друзей, ни семьи. Даже посидеть, выговориться не с кем. Я был полностью один. Сослуживцы и все. Не мог же я их загружать своими проблемами. Они такие же, как и я, им точно так же тяжело.
Однако, приехав в Донецк, ополченец упал духом еще сильнее. После окопной правды Славянска он попал фактически в мирный город. А у мирной жизни, как известно, свои приоритеты. Поэтому как только подвернулась возможность, он выехал в Россию, к своей семье.
Вина без срока давности
Вообще-то герой публикации «ИНТЕРа» никогда не собирался жить на Украине.
— Если честно, и до войны не хотел там жить. Меня Россия больше привлекала. Политика Украины никогда меня не устраивала.
— Но вы пошли защищать этот город?
— Я не знаю, как можно не защищаться, когда реально приходят нацисты. Они пошли против русского человека, а я себя считаю русским. Поэтому решил воевать. Не столько из-за Славянска, сколько ради того, чтобы постоять за русский мир.
Сейчас я не знаю, что делать: мне надо заботиться о семье, строить дом. Мой дом в Славянске, наверное, уже совсем разрушен: он как раз стоял между двумя блокпостами — ополчения и нацгвардии. Я бы пошел служить в российскую армию, но только если бы был уверен, что буду воевать с нацистами. Я никогда не прощу им то, что они делают.
Анастасия Франтасова