На пике становления фермерского движения в Клетском районе было создано порядка 250 фермерских хозяйств. Из них реально работающих осталось меньше 40. Семь из них – в Верхнечеренском поселении. Начинали фермерствовать, имея один-два земельных пая.
Сейчас у каждого из верхнечеренских фермеров до 1,3 тыс. га.
По местным меркам немного, но, как они считают, достаточно, чтобы работать рентабельно. Нынешний сезон опрокидывает все расчеты.
Эй, вы там, наверху!
— Нас вынуждают жить одним днем – сегодняшним. Зерно уходит за бесценок: чтобы сеять, пахать, платить налоги, людям зарплату, мы вынуждены продавать его по ценам, которые диктуют трейдеры. На развитие денег не остается…
— Сельское хозяйство называют локомотивом экономики. Президент сказал, что оно на внешнем рынке заработало больше, чем оборонка. А что на этом заработали крестьяне? Ничего. Нас вернули к ценам 2007/2008 годов…
— Государство не контролирует ситуацию в сельском хозяйстве — стратегической отрасли, обеспечивающей продовольственную безопасность России? Или – целенаправленно подыгрывает крупному капиталу, чтобы, обрушив малый и средний сельский бизнес, провести земельный передел в пользу латифундистов?..
— Льготные кредиты получили в основном агрохолдинги – на крестьян выделенных денег не хватило. И поддержку субсидированием инвестиционных кредитов получают холдинги. Как прикажете это понимать? Несмотря на декларации о поддержке малого и среднего сельского бизнеса, курс взят на латифундизацию?..
Сергей Черняев: «У фермеров нет гарантий»
По образованию инженер-механик. Работал в совхозе. Его направили в школу заниматься производственным обучением детей, ориентирующим их на сельские профессии. В 1991 году, когда вокруг пошла смена ориентиров, а попросту дезориентация, понял, что это никому не нужно. И – ушел в фермеры.
— Урожай в этом году для меня рекордный. Складских площадей не хватило — зерно хранится под навесом. Установится погода – буду возить на Суровикинский элеватор.
— А где гарантия, что, продав его, окупите затраты на хранение?
— У фермеров вообще нет никаких гарантий. И других вариантов нет…
Даниил Жуков: «Государство позволяет трейдерам нагибать крестьян»
После окончания сельхозинститута работал в совхозе агрономом. Зарплату не платили, в 2000 году ушел в фермеры. Ему тогда было 23 года.
— Если бы знал, через что придется пройти, — признается, — вряд ли решился бы. Когда осознал, назад пути уже не было. Да и куда было назад? Как большинство моих сокурсников, податься в город в менеджеры по продажам техники, средств защиты растений? Сейчас у меня 1 тыс. га, есть техника, склады. Реализации нет – не можем продать свою продукцию. И, что больше всего удручает, неизвестно, что будет завтра.
Разговоры об излишках зерна в стране, считаю, повод вынудить крестьян продавать свою продукцию за бесценок. Проблема не в трейдерах – они пользуются ситуацией, чтобы заработать побольше денег. Проблема в том, что государство позволяет им нагибать крестьян…
Виктор Ефремов: «Урожай – рекордный. Обвал одних цен на фоне взлета других – тоже»
Работал в совхозе главным инженером. Вместе с братом Сергеем, работавшим главным агрономом, ушел в фермеры в 1996 году.
— За двадцать с лишним лет, — рассказывает, — всякое бывало: гибель озимых, засухи, неурожаи, но хуже этого года не было. Урожайность у нас, как в целом по стране, рекордная. Но кому она нужна – зерно на складах лежит. Соотношение цен сводит рентабельность на нет. В 2000-2002 годах солярка стоила 1,4-2 руб., а пшеница 2-2,5 руб. Сейчас солярка стоит более 40 руб., а пшеница – 5-6 руб. Рост цен на запчасти тоже запредельный: лапка культиватора стоила 25 руб., сейчас в десять раз больше. Это – при полном отсутствии качества. Такая же динамика по другим позициям.
— Что дальше?
— Не знаю. И никто не знает.
Виктор Лыгин: «Под декларации о продовольственной безопасности мы сдаем село разрухе»
По окончании военного училища служил в Эстонии в противоракетных войсках ПВО. Из армии ушел в 1990 году – в Прибалтике набирало силу брожение. Увольнявшимся рекомендовали самим искать, где служить. Сын главного агронома, он решил служить родной земле. Работал в совхозе главным энергетиком, занимался животноводством. В 2003 году стал фермером.
— Было, — вспоминает, — совхоз уже сеет, а мы по полю ходим — камни собираем. На следующий год они словно из земли вырастали. Такую землю нам выделяли. Понятно, что директор действовал в интересах совхоза, а государство не вмешивалось в отношения хозяйствующих субъектов. Но почему при начислении налогов оно не учитывает, что у совхоза средний балл – 98, а у нас 50-60? При расчете погектарной поддержки это тоже не учитывается. Кстати, она, так называемая несвязанная, связала нас по рукам и ногам соглашениями, согласно которым, чтобы получить, условно говоря, 1,5 руб., мы должны отдать 2,5 руб. Если не подписал его, не только погектарную поддержку не получишь – заявка на кредит не рассматривается.
Мою заявку на 5%-ный кредит с пакетом документов начали рассматривать в январе. После нескольких месяцев рассмотрения сообщили, что деньги кончились. В июле звонят: решили дать мне кредит. А я уже взял его в Россельхозбанке под 15%. Удивились: зачем? Объясняю: чтобы сев провести. Потом опять позвонили: «Мы дадим вам 5%-ный кредит, вы им погасите 15%-ный. Согласны?» Отвечаю: согласен. На том переговоры о кредите закончились.
Государство самоустранилось от наших проблем: выживайте, как можете. Мы пока выживаем. И по мере возможности сообща стараемся помогать селу выживать. Но долго ли оно протянет? Реальное медицинское обслуживание практически свернули. Может статься, и школы даже в центральной усадьбе не будет – некому будет учить детей. Что будем делать, когда хутора совсем опустеют?
До тракторов и комбайнов-беспилотников нам далековато. Будем, как газовики, вахтовым методом завозить людей на посевную и жатву? А заодно и учителей, врачей, чтобы учили и лечили наших детей? А может, вслед за иностранной рабочей силой пригласим иностранных «инвесторов»: придите и владейте нашей пашней? Так чего, скажите на милость, стоят битвы за суверенитет России, если село, на котором всегда стояло российское государство, под декларации о продовольственной безопасности сдадим разрухе?..
Галина Лыгина, глава администрации Верхнечеренского поселения: «Все мы — фермеры, СПК, жители хуторов — в одной лодке. Не надо раскачивать ее изнутри»
— Думаю, фермеры, поднимая проблемы, сами понимают, что на сложные вопросы не может быть простых ответов и сиюминутных решений. И мы все знаем: сколько бы у крестьян ни наболело-накипело претензий к государству, они всегда останутся самой надежной его опорой – им, в отличие от крупного бизнеса, отступать с рубежей родной земли некуда – здесь они родились, здесь живут и, есть надежда, будут жить их дети. Сергей Борисович Черняев видит непорядок – звонит мне. Как атаман поселения сам подключается: беседует с детьми, родителями, организует расчистку родников… Даниил Жуков живет в Жирковском – в тринадцати километрах от Верхнечеренского. Он даже не звонит – сам берется решать возникающие в хуторе проблемы. У нас все настолько привыкли к тому, что фермеры ровняют, чистят и подсыпают дороги, занимаются обеспечением противопожарной безопасности, что считают это само собой разумеющимся. Я общаюсь с коллегами из других поселений и районов – там, где землей владеют агрохолдинги, они ведут себя иначе: считают, что ничем не обязаны живущим на ней людям.
Хотелось бы, чтобы и люди понимали, что фермеры – самая надежная опора хуторов. И что они тоже люди, причем работающие в очень сложной ситуации, отягощенные массой проблем. Им очень важно чувствовать понимание и моральную поддержку окружающих, односельчан. Они ее заслуживают…
Это особенно важно и новому поколению наших фермеров. Хозяйство Геннадия Александровича Калачарова взяли в свои руки его сыновья — Александр и Сергей. Братья Рогожины, Владимир и Сергей, достойно продолжают дело отца. Наталья Барченкова, после гибели мужа в автомобильной катастрофе, заменила его – ее женские руки оказались крепкими.