Гражданская война на Украине глазами участника и очевидца
Конфликт на юго-востоке Украины достиг таких масштабов, что счет людей, ставших участниками военных действий, идет на десятки тысяч. Что заставляет молодых людей брать в руки оружие? Через что им приходится пройти? Какая она изнутри, гражданская война на Украине? Корреспонденту «ИНТЕРа» удалось пообщаться с ополченцем Виктором (фамилию попросил не указывать- Авт.), который воевал в последние месяцы в самых горячих точках Новороссии. Сейчас он живет в Волгограде. Вот выдержки из его рассказа.
Славянск
Сам я гражданин России, но много лет назад, когда мы с братом были маленькие, наша семья переехала жить в Енакиево Донецкой области. В мае, уже после окружения Славянска, после событий в Одессе, мы обсуждали с друзьями новости, распространяемые по интернету, телевидению… Мы же понимали, что там происходит, видели этих женщин, детей, стариков, которые сидят в подвалах. 27 мая мы выехали с другом в Донецк, в облгосадминистрацию. Нам дали выбор: оставаться там или отправиться в Славянск. Донецк тогда был мирным городом, я не видел смысла в нем там находится. Я бы мог с таким успехом и дома сидеть.
Из Донецка мы выезжали в составе группы 28 человек, нас отправили на автобусах. Между Краматорском и Славянском стоял один «укроповский» блокпост. Перед ним мы поделились на 2 группы, одна попутками добиралась, другая как строительная бригада. Меня поставили в «попутчики», потому что у меня документы были не украинские… На посту попытались их проверить. Но в то время из украинцев бойцы были совсем никудышные. Спрашивают «Че везем?». Я начал выгружать, перечислять. Один спрашивает «Есть документы?». — «Есть… а вот смотри, что у меня еще есть». Так проскочили.
В Славянске я сначала служил при складе вооружения и боеприпасов, рядом со штабом. Особо в боевых действиях я не участвовал, но попадал под артиллерийские обстрелы. Били гаубицами, били «тюльпанами». «Тюльпаны» — такие самоходные установки, страшная вещь в том плане, что не слышно, как летит снаряд. Поэтому вероятность укрыться невелика.
Я помню, как все началось: вышел из помещения, сел на лавку, позвонил матери, двух минут не поговорил, и услышал хлопок, доля секунды — свист и взрыв. Мина попала в расположенный рядом гараж. Тогда я получил первое ранение, но не осколочное: меня ранило разбившимися стеклами. С этого дня нас стали бомбить, накрывали три дня. Были погибшие при штабе, караульные ребята. У нас столовая была — «Иллюзия», там одного паренька сильно покосило. У него был автомат, который просто перерубило осколком, ну и он, соответственно, не выжил…
Питания нам хватало, а вот в воду в какой-то период обрубили. Но в Славянске скважины кругом, родники. Так что питьевой воды, в принципе было достаточно. Принять душ — с этим была сложность. Потом выключили и свет. У нас имелись генераторы, от которых заряжали телефоны.
В Славянске я познакомился со всеми. Видел Стрелкова, Моторолу (командиры ополчения. — Авт.), других ребят, которые не столь известны. У меня был командир с позывным «Прапор», заместитель Стрелкова. От Игоря Стрелкова у меня осталось очень хорошее впечатление. Моторола оторванный тип, сильно оторванный. Я помню его слова, когда мост держали на Нижней Крынке. Он весь такой позитивный, кричит своим бойцам : «Сжечь… Всех сжечь. Почему они еще не горят?». Пленных он не берет. На нем очень многое держится: укропы его боятся, наших бойцов он мотивирует.
В Славянске одно время пришлось охранять пленных. Кормили мы их скудно, если давали один бутерброд в сутки — хорошо. А потом захватили украинскую гуманитарку: машину колбасы. Сосисками забили холодильник полностью. Через какое-то время вырубили свет, мы устроили пир для пленных. Когда эти ребята слышали, что мы идем, начинали петь песни «Слава Донбассу», «Смерть украинским оккупантам». Они, насколько я знаю, сейчас воюют на стороне ополчения, и воюют очень неплохо.
А потом привезли нам двоих, я слышал лично как они разговаривали на украинском, язык у них есть смешанный, они его называют «суржик». Мы слушали, о чем они говорят в камере, но когда за ними приехал Прапор, открыл дверь — они сразу стали русскими. По-русски заговорили, местными оказались.
О том, что мы покидаем Славянск, стало известно в последний момент. Везде, и среди мирного населения, были глаза и уши, которые передавали информацию врагу. Например, пароли у нас менялись ежедневно. Были посты, для того, чтобы их пройти, необходимо было знать пароль и ответ. Также и с выходом из зоны окружения. Телефоны, по большей части, все оставили. Когда телефон отключен, его все равно отслеживают, а когда из него вынуть батарею, могут и не отследить. Но если в один момент на каких-то датчиках просто пропадут все эти сигналы, это будет очень подозрительно. Я не знаю, какое на тот момент у войск АТО было оборудование, но был приказ телефоны оставить.
Тогда из Славянска выбралось больше 90% людей.
Донецк
Когда мы вышли из Славянска, одну ночь провели в Краматорске, на следующий день выехали в Донецк, и достаточно быстро туда добрались. Первое время мне пришлось охранять машину, в которой были боеприпасы.
Запомнился такой случай. Только приехали, и грязные, немытые, зашли в магазин. Покупатели, продавцы спрашивают: «Ребята, а вы откуда?». — «Мы из Славянска приехали». — «О, а что это вы приехали? Теперь нас будут бомбить?».
У нас было свое подразделение, нас называли «славяне». Поселились мы в общежитии, там была и вода, и свет, прямо все удобства. Я провел в этом месте достаточно долгое время, охраняя склады. С нами были ребята из противовоздушной обороны, зенитные установки у них стояли на камазах. Была у них игла, зенитно-ракетный комплекс гусеничный, мы его называли «лягушонок». Ничего особенного не происходило, пока с аэропорта в нашу часть не попало две мины.
Затем через какое-то время переехали мы на другой склад. Там было достаточно много взрывчатого вещества — тротила. До двух недель мы там пробыли, пока по нам не ударила авиация. Хорошо, что они промазали. Попали по зданию, которое стояло рядом. Там у меня сгорели документы. Осталось только удостоверение ополченца. После этого мы переехали на другой склад, его местоположение сказать не могу, потому что он там находится до сих пор. Потом я попросился на передовую.
Старобешево — Рассыпное — Никишино
Сначала меня отправили под Старобешево. Мы жили на тренировочной базе ФК «Металлург». Я ходил в те же самые караулы, выезжал с ребятами из группы быстрого реагирования. Патрулировали Донецк, искали диверсантов, проверяли зеленые насаждения. Потом перешли жить в окопы: были подозрения, что может что-то произойти, потому что на тот момент в Старобешево был котел.
Затем меня перевели служить в село Рассыпное. Оно находится недалеко от того места, где упал «Боинг». Там недалеко Шахтерск, Торез, Никишино…
Это происходило уже в момент «минских договоренностей», но на Рассыпном шли боевые действия. По нам частенько работала артиллерия, мы, соответственно, отвечали. Они били нас регулярно, каждый день.
Многие украинские СМИ пишут, что это мы бьем мирное население. Это не так. Просто иногда попадались бракованные снаряды. Они взлетали в воздух, а потом не шли по прямой траектории; они вращались вокруг своей оси и приземлялись куда угодно. Могли попасть и в населенный пункт. У нас такое случалось два раза. А «укропы» целенаправленно стреляли по мирному населению.
Я довольно долго стремился выехать в Россию. Мне надо было восстановить документы. Решил для себя, что вернусь, когда вернется Стрелков, а он вряд ли вернется. Командиры -они ведь тоже разные. Кто-то, например, кто видел танки, знает, что это действительно очень страшно. А кто-то говорит: стреляй из автомата, попади ему в слепую зону. Да когда бьет танк, голову из окопа не высунешь. Потому что, во-первых, он стреляет прямой наводкой. То есть когда стреляет артиллерия, слышно, как летят снаряды, пусть не каждый, но большинство. Когда бьет танк, сначала происходит взрыв, и потом уже ты его слышишь. Это секунды. А Игорь Стрелков — это такой человек, что если взять всех командиров, которых я знаю, не считая Прапора, он умнее всех вместе взятых. У него не голова, у него компьютер. Это тот человек, за которым я бы пошел.
На данный момент происходит уже даже не война, просто идет геноцид. Они отстреливают мирное население, долбят инфраструктуру. Почему бы просто не подняться и не пойти дальше, освобождать города? Все ждут приказа наступать. Мне рассказывали другие бойцы: когда в августе шло наступление, ребята уже приблизились к Мариуполю. Они прошли пешком 12 км, все несли на себе — кто-то боекомплект, кто-то пулемет другое оружие. И им поступил приказ о перемирии. Все, возвращайтесь обратно. Хотя оставалось совсем чуть-чуть.